«Инновации - это источник выживания»

Сквозные, улучшающие, подрывные. Какие инновации помогут бизнесу сдвинуться в цепочке
добавленной стоимости и получить дополнительную маржу, какие отрасли войдут в первый
эшелон бенефициаров от инноваций, что позволяет заглянуть за стандартные горизонты
прогнозирования и о праве каждого на инновацию — Александр Чулок, директор Центра научно-
технического прогнозирования ИСИЭЗ НИУ ВШЭ.

Интервью: Анна Рукина
Фото: Дина Щедринская

И./ Давайте определимся с понятиями. В последние годы рынки стремительно трансформируются под напором так называемых подрывных инноваций. Некоторое время назад была популярна теория красных и голубых океанов, потом много говорили о «черных лебедях» Насима Талеба. Эти термины описывают одно и то же?

Тема инноваций сейчас очень активна. Существует много разных теорий, все пошло с Йозефа Шумпетера в начале прошлого века. Следующий из крупных экономистов, кто серьезно ее изучал, был Роберт Солоу, и, наконец, в 2018 году Пол Ромер получил Нобелевскую премию по экономике за оценку влияния технологических инноваций на экономический рост. Был еще крупный ученый — Игорь Ансофф, который ввел понятие слабых сигналов в менеджменте — тех информационных потоков, которые предвещают появление подрывных инноваций. Из последних исследований я бы выделил труды Кристенсена Клейтона («Дилемма инноватора»), который попытался перевести теорию в практику. Дело в том, что есть реальные процессы, происходящие в экономике, а есть группы исследователей, которые пытаются эти процессы объяснить. И вот сейчас мы достигли точки, когда количество объяснений того, что происходит, превышает количество событий. Но главное, что подтверждено многими эмпирическими международными репрезентативными исследованиями на разных уровнях, — инновации определяют конкурентоспособность. Компании, города, региона, страны. Хочешь быть успешным — занимайся инновациями. Инновации — это необходимое условие для того, чтобы занять свое место под солнцем в современном мире. Вал исследований завершился лет 15 назад. И результатом стало то, что практически все развитые и развивающиеся страны поставили инновации своей целью, национальным приоритетом. Россия в этом смысле находится в фарватере глобальных трендов, но с опозданием и с национальными особенностями. Если вы посмотрите на риторику современных политиков и владельцев крупных компаний, то на декларативном уровне инновации стали для них обязательными. Но драма заключается в том, что, несмотря на существенный рост расходов на исследования и разработки, за последние 10–15 лет доля инновационно активных компаний в стране практически не поменялась. Как она была на уровне 10%, так и осталась. Из-за монопольного положения, административных преференций, невосприимчивости компаний и потребителей, вопросов с цепочками добавленной стоимости, наследия Советского Союза. Стали ли инновации сердцем движения компаний в современной России — нельзя сказать однозначно.

И./ В России другие источники конкурентоспособности, которые могут заменить инновации?

Сегодня в России для того, чтобы выжить на рынке, компании необязательно быть инновационной. Есть много других факторов: административные рычаги — и это не только коррупция, но и то, что в институциональной теории называется «фундаментальной трансформацией» (зачем искать других, когда эти всем устраивают?), монопольное географическое положение, когда на тысячи километров нет конкурентов, а о цифровых торговых площадках и доставке дронами даже не слышали. Если не с кем конкурировать, зачем заниматься инновациями? Все равно купят, потому что другого поставщика нет. Это история глубокая и вязкая. Просто и быстро за несколько лет ее не переломить. В то же время в глобальном мире инновации — это источник выживания. У нас подвижки в этом направлении есть, тренд позитивный, мы видим это, например, на уровне национальных целей и проектов, которые были заявлены в майском указе президента. Дальновидные бизнесмены понимают, что, даже если сейчас они могут быть конкурентоспособными без инноваций, в будущем это невозможно. Из-за того, что мы глобальны, а наши конкуренты очень быстро развиваются и вряд ли будут давать нам поблажку. Китай в этом смысле нам давно уже не конкурент, точнее, мы не конкуренты Китаю. И без того, чтобы вкладывать в новое, мы точно никуда не продвинемся. Кто-то говорит: «Да вот мы вкладываем». Отлично. Но это элемент орнамента. Нам нужна вся палитра, а не отдельные, пусть даже яркие примеры — как в зоопарке. Ими не встроиться в мир.

И./ Раз и государство, и компании понимают, что инновации должны стать национальной
идеей, на каких отраслях нужно сосредоточиться?

Короткий ответ — на всех. Важно, чтобы мы пришли к этой точке осознанно. Если наблюдать ситуацию на рынке наших инвестиций, то видно, что часто компании инвестируют хаотично, без солидной научной базы. Давайте вложим сейчас $4 млн в биотех. И еще в большие данные вложим. И немного в экологически дружественную переработку отходов. Авось что-то выстрелит. Есть ветер под названием блокчейн и ICO, все пошли туда. Был ветер под названием нанотехнологии — инвестировали туда. Сейчас все увлеклись цифровизацией и искусственным интеллектом. Я не против этих направлений, но я за осознанность, системность и долгосрочное видение. Только они позволяют быть успешными в будущем. Все остальное — это повезло — не повезло.

И./ Тогда вопрос — как отбираются направления для инвестирования при системном подходе?

Последнее время очень активно развивается идея, связанная с так называемыми сквозными или платформенными горизонтальными технологиями. Это те технологические направления, которые имеют межотраслевую структуру и меняют много разных секторов экономики. Например, IT горизонтально сквозным образом проникают везде, начиная от профессии репортера или издателя — все уходит в цифру, и заканчивая сельским хозяйством, где открылись рынки интернета вещей. Добавленная стоимость от применения интернета вещей в с/х оценивается в 450 млрд рублей к 2025 году. Первый принцип — найти сквозные технологии, которые обладают междисциплинарным, межсекторальным эффектом. Которые не в одной области дадут прорыв, а во многих. Вот вы процессор изобрели, он в мобильном телефоне, в диктофоне, в машине, в умном здании, в светофоре, в компьютере.

Помимо IT есть несколько направлений, где можно искать такие технологии. Энергетика — сильно трансформирующийся сектор. Многие нефтяные компании начинают говорить, что они предоставляют не нефть, а энергию. И если мы сможем научиться делать эффективные экологические долгоработающие миниатюрные источники энергии, то это будет та же горизонтальная технология, что и IT. Потому что батарейки есть везде, в любом устройстве, и их надо менять. Росатом, например, недавно анонсировал батарейку, которая десятки лет может работать. Третье направление — транспорт. Транспорт потребляет инновации от многих секторов: и IT, и новых материалов, и металлургии, и химической промышленности, и машиностроения. И сейчас в транспорте развивается подход не со стороны предложения, не со стороны подсекторов транспорта — авиа, или ж/д, или автомобилей, а со стороны спроса — какой мы хотим видеть услугу по доставке. Условно говоря, я хочу, чтобы мой груз был доставлен из точки А в точку Б за 10 минут и безопасно. Будет ли это беспилотный автомобиль, дрон, ж/д, другая умная логистика — это уже пути удовлетворения спроса. А я ставлю задачу. Вот три крупных направления, которые претендуют на то, чтобы быть горизонтальными. Есть еще одно, которое, возможно, меньше проникает во все сферы жизнедеятельности, но тоже системное и тоже с большим охватом. Это биомедицинские технологии. Сейчас основные развитые страны — Япония, США, Китай — ставят задачу не только и не столько технологического лидерства, сколько удовлетворения социальных потребностей. Ключевые ниши для бизнеса находятся в удовлетворении общественного спроса. Япония ставит своей целью формирование общества 5.0, в котором есть возможность дожития до 120 лет. А это абсолютно другая инфраструктура, другое поле для бизнеса. Это новые города — для пожилых, новые материалы, новая медицина — другая медицина, другой маркетинг. С учетом жизненных ценностей пожилых, их траекторий и т. д.

Второе — это подрывные, разрушающие инновации (disruptive innovations), или «черные лебеди».
В чем здесь смысл? В современном мире от доминанты или суверенитета производителя, когда покупается все, что произведено, идет переход к доминанте потребителя, тотальная кастомизация под потребности конечного пользователя. Причем не групп или страт, как это было раньше, а конкретно отдельно взятого человека. Это значит, что как только выходит технология, которая удовлетворяет потребности или формирует их лучшим образом, чем предыдущие, и обладает либо существенно меньшей стоимостью, либо свойствами, которыми предыдущая технология не обладала, то в условиях современной глобализации, возрастания скоростей и изменения рынков эта технология просто подрывает или убивает существующую доминирующую рыночную модель.

И./ Так все-таки удовлетворяет потребности или формирует их? Это важно.

Мы сейчас поговорим об этом. Например, сети отелей, скажем, Hilton, создавали свой имидж десятилетиями. Появляется какая-то альтернативная сеть Airbnb, которая в этот имидж не вкладывалась, конференции не проводила, чемпионаты не спонсировала, клюшки для гольфа не покупала, но что она позволяет — быстро получать ту услугу, которая вам нужна. Вспоминаем, что все крутится вокруг потребителя и его потребностей. Вы что хотите? Вам важно, чтобы отель спонсировал турнир по гольфу? Нет. Вы хотите, чтобы он был комфортным, стоил столько, сколько вы можете себе позволить, был безопасен. Все. Как только появляется альтернатива удовлетворения этих потребностей, старый рынок умирает. Далее идет совместная экономика (sharing economy), экономика обмена. Это история достаточно старая — вспомним колхозы, но современные IT-технологии выводят ее на новый уровень — по оценкам, ее объем составит $335 млрд к 2025 году. Смысл в том, что потребность во владении, например, автомобилем уходит, давая дорогу потребности в пользовании автомобилем. И как только не обязательно владеть, а нужно пользоваться — доехать — появляется шеринг.

И./ Сервисы совместного потребления будут развиваться? Или в рамках эволюции они уступят дорогу чему-то новому?

Будут. Любая такая история сначала проходит определенный подъем, а потом встраивается. Но она рабочая, она останется. «Шеринг экономи» — типичные подрывные инновации. Их смысл в том, что они позволяют удовлетворить спрос на качественно ином уровне. Либо с точки зрения цены, либо с точки зрения предоставления новых возможностей, и как только они появляются, они убивают другие. Но их непросто идентифицировать. Знал бы прикуп, жил бы в Сочи.

И./ Что помогает действовать проактивно и их находить?

Первое — надо изучать глобальные тренды. Причем не только научно-технологические, а смотреть комплексно. Минимум по следующим направлениям: наука и технологии, общество и человек, природа, политика, нормативное регулирование, экономика, изменение ценностей домохозяйств, компаний, государств. Во всех этих направлениях могут быть и угрозы, и окна возможностей. Второе — понимать, как меняются рынки. Как меняются цепочки создания добавленной стоимости. Мы очень
долгое время хотели стать частью мира, в итоге стали, несмотря на санкции и прочее, поэтому надо смотреть, в какой части цепочки создания добавленной стоимости находится ваш бизнес и как вы можете передвинуться в более высокомаржинальную часть. Например, если вы занимаетесь удобрениями, надо изучить рынки функциональных продуктов питания, которые сейчас оцениваются в сотни миллиардов долларов к 2025 году. Потому что функциональные продукты питания позволяют менять свойства человека — а это обязательно будет востребовано. Самое элементарное — какие-то биойогурты, далее — изучение микробиоты, но можно пойти еще дальше и предложить то, что будет способствовать выносливости, предотвращать болезни и т. д. Так вот сейчас многие компании, которые занимаются удобрениями, — казалось бы, какое отношение они имеют к функциональным продуктам питания, — хотят дотянуться туда, потому что там маржа, там прибыль. И говорят: «У вас не будет функциональных продуктов питания без правильных растений, животных, которые правильным образом питаются сами. А значит, нужны хорошие удобрения, комбикорма и т. д.».

И./ Это планирование даже не на два шага вперед. А еще примеры можете привести из другой отрасли?

Я могу сказать, что сейчас в мире происходит революция, связанная с космической отраслью, которая, к сожалению, проходит практически мимо нас. Это частная космонавтика. И речь не только про космический туризм, а о проведении широких исследовательских экспериментов. Есть лидер — Илон Маск, самый яркий представитель частного взгляда на космонавтику, но надо понимать, он не единственный. И такое направление, как космос, которое долгие десятилетия было прерогативой нескольких избранных стран, переходит в разряд более доступных.

На самом деле космическая гонка существует не только для того, чтобы освоить космос, а в том числе для того, чтобы создать мотивацию освоить пул технологий, принципиальным образом отличающихся от тех, которые есть сейчас. Это национальная цель, которая мобилизует все ресурсы и позволяет получить лидирующее мировое положение. Даже если вы не полетите в космос.

Еще одно направление — это умные города. Это тоже точка сборки, вокруг которой много чего формируется. Компании, которые смогут освоить бизнесы, встроенные в концепцию умных городов, здорово диверсифицируют свои направления деятельности. Потому что город становится масштабной экосредой. Много было сказано про умный дом, так вот теперь дом вышел за пределы дома и появился умный город. Следующий шаг — это умные регионы. Когда не только город становится адаптивным под нужды людей, а уже регион, большая территория. Еще примером подобных цепочек является энергетика. Многие компании, в том числе те, у кого основные бизнесы были в традиционных секторах — в атомной энергетике, в нефтяной и т. д., давно вышли за пределы только одного сектора. Они идут в разные цепочки. Ключевой вопрос, на который должны ответить компании в этом аспекте, — где их источник конкурентоспособности, за счет чего они будут конкурировать на рынке.

И./ Факторы конкурентоспособности при этом меняются?

В мире они поменялись уже давно, очень сильно, и сейчас основной фактор конкурентоспособности — это доступ к данным. Данные, как говорит Джек Ма (основатель Alibaba Group, по состоянию на 2018 год самый богатый человек в Китае с состоянием в $35,8 млрд. — Прим. ред.), — новая нефть. Если у вас есть доступ к данным, у вас есть доступ к источникам конкурентоспособности. Но проводя параллель с источником — если вы не умеете правильно из него напиться, вы ничего не сможете сделать. Те, кто не смогут не только получить доступ к данным, но и не сумеют, получив его, их обрабатывать и извлекать из них смыслы, будут в пролете.

И./ И в этом контексте какие технологии позволят обеспечить преимущество?

Если говорить про доступ к данным и анализ данных, то это, конечно, инфраструктура в виде масштабных дата-кластеров, квантовые компьютеры и технологии интеллектуального анализа больших данных. Мы во ВШЭ лет пять назад создали интеллектуальную систему анализа больших данных — Intelligent Foresight Analytics — сокращенно iFORA. Она вошла в пятерку мировых систем в нашей области по данным OECD — Организации экономического сотрудничества и развития, которая делает мировой рейтинг конкурентоспособности стран.

И./ Всегда ли подрывные инновации лежат в плоскости цифровой экономики и так или иначе связаны с искусственным интеллектом, большими данными, роботизацией?

Необязательно. Просто сейчас это наиболее динамично развивающиеся направления. Я привел в пример энергетику. Это может быть следующая подрывная инновация. Для идентифицирования подрывных инноваций нужно делать ставку на кадры. Знали бы вы пять лет назад, что надо инвестировать в блокчейн? И что вы могли бы сделать, если у вас нет людей, которые могут это слово — распределенный реестр — хотя бы выговорить? Если компания хочет мобильно диверсифицироваться, инвестировать в подрывные технологии, ей вдвойне надо делать ставку на коллективы, на людей, которые должны обладать гибким портфелем компетенций, уметь быстро встраиваться в проектные команды и которые должны являться основным капиталом компании. Вообще тема человеческого капитала у нас сильно недооценена. По данным многочисленных исследований именно человеческий капитал будет основой для выживания бизнесов в ближайшее время. Доступ к данным — это источник конкурентоспособности. А люди, которые смогут сделать соответствующие продукты, услуги, — это двигатель конкурентоспособности. Без людей новой формации, без управленцев в области науки и технологий это не получится.

И./ А могут ли малые коллективы соревноваться с НИОКРами крупных корпораций? И в этом контексте есть ли перспективы для предпринимателя в том, чтобы инвестировать в стартапы, в отдельных энтузиастов-ученых?

Могут. В научной среде не прекращается до сих пор дискуссия по поводу того, каких компаний удел инвестиции в НИОКР — крупных или небольших. Долгое время все говорили, что только крупные компании имеют возможность инвестировать в НИОКР из-за эффекта масштаба. Но произошли изменения в самой сути науки. Очень активно развивается концепция не только открытых инноваций, но и открытой науки, когда есть доступ из любой точки планеты к участию в любых научных экспериментах. И барьер входа в академический мир, в мир инноваций снижается. По крайней мере денежный ценз. В современной экономике, где очень много креативных индустрий, где много индустрий, связанных с применением IT, — например, технологии дополненной реальности в медицине или в строительстве, — прерогатива больших компаний на инновации теряется. Когда есть возможность использовать иные источники средств на разработки — краудфандинг, например. Когда за неделю можно миллион долларов собрать. Поэтому многие крупные компании создают вокруг себя так называемый инновационный пояс, который включает университеты и множество маленьких стартапов. Это венчур, разбрасывание в поле. Если хотя бы одно зернышко со всего поля вырастет, но вырастет в баобаб, то инвестиции отбились.

И./ Какое место и какой объем в этом разбрасывании занимает финтех?

По финтеху как экономист я могу сказать следующее. Все обсуждают блокчейн, смарт-контракты, интернет вещей, биткоины и т. д. Это топ тем за последний год. Но практически никто не задается более системным вопросом, который для любого экономиста очевиден. А как меняется функция денег при этом? Давайте вспомним, откуда возникли деньги. Они возникли как общепризнанная мера стоимости. Сначала это были шкурки, ракушки, золотые монеты. Давайте вспомним, откуда возникли банки, какая у них была основная функция. Перераспределение денежных потоков. У кого-то брать, кому-то давать, брать на одни сроки, давать на другие. Сейчас эти фундаментальные функции меняются. И это для экономиста очень интересное время. У людей появляется платформенная возможность давать деньги друг другу напрямую (peer-to-peer). В институциональной экономике есть понятие идеального контракта, которого не существует.

Контракт, в котором все прописано, тогда и транзакционные издержки равны нулю. Многие компании страдают из-за высоких транзакционных издержек, то есть расходов на совершение сделки. Значимый пласт компаний-посредников живут за счет них. Так был устроен наш мир, пока не пришел блокчейн — распределенный реестр. Который вымывает ненужных посредников — возвращаясь к цепочке создания добавленной стоимости. А если посмотреть шире, то вся банковская сфера в ее традиционном представлении может оказаться ненужным посредником между одним и другим человеком. Если мы можем между собой договориться, зачем нам банк. Понятно, что это смелое заявление. И у банков много функций, но современные IT-технологии бросают вызов этим коренным функциям. Это постепенно многие осознали, и Сбербанк, признанный лидер инноваций, пытается работать с этим. Но заметьте, какой лозунг взяли для себя коллеги в качестве базового — «мы не банк, мы технологическая компания». Это принципиальный момент применительно к трансформации цепочек. Когда нефтяные компании говорят: «Мы не нефтяные компании, мы энергетические компании, мы удовлетворяем потребность в энергии». Компании, связанные с удобрениями или материалами, говорят: «Мы не занимаемся удобрениями и материалами, мы даем вам более продвинутое питание, делаем вашу жизнь лучше». Банк говорит: «Мы не просто банк, мы технологическая компания, мы обеспечиваем весь комплекс услуг от и до». Это изменение суверенитета производителя в пользу суверенитета потребителя.

И./ Возвращаясь к формированию или предугадыванию потребностей — какие методы используются на данный момент? Что помогает идентифицировать направления, которые станут прорывными?

Один из способов — инструменты классического форсайта. Форсайт позволяет не только идентифицировать глобальные тренды и новые рынки, форсайт — это инструмент, который позволяет формировать будущее. Это не прогноз, который может быть сделан единолично, где вы либо угадали, либо нет, а консолидированное, сценарное знание о будущем с учетом рисков, возможностей, глобальных трендов и ограничений, которое разделяется ключевыми игроками. В России сейчас многие компании, государственные и частные, делают форсайты.

И./ Опишите коротко методы форсайта.

Он зародился в 1950-е годы в США. Среди родоначальников также Япония и, как ни странно, Советский Союз. У нас был системный анализ, который многие знают, и у нас в 1970-е годы была комплексная программа научно-технического развития, которая по всем классикам форсайта считалась одной из самых продвинутых на тот момент. За прошедшие десятилетия форсайт, как губка, втянул очень много методов. В современном инструментарии их более 80. Это моделирование, эконометрические модели, экономические модели, межотраслевой баланс, анализ больших данных. Но это только одна часть форсайта. Вторая часть — это экспертные методы: интервью, форсайт-сессии, конференции, воркшопы, мозговые штурмы — все, что касается работы с экспертами. Туда же относится метод Дельфи — опрос, в котором участвуют тысячи экспертов в рамках двух и более раундов. Мы в России проводили два «Дельфи». В одном участвовало 2 000 экспертов, в другом 800. Первый был по передовым научно-технологическим направлениям. Там были медицина, биотех, энергетика, транспорт, рациональное природопользование, ИКТ. А второй был по нанотехнологиям. Третья группа — креатив — футурология, «черные лебеди», джокеры, научная фантастика. Качественный форсайт должен объединять эти три группы методов как минимум.

И./ Это дорогая экспертиза?

Если сравнивать с бюджетами, которые компании тратят на консалтеров, то совсем недорогая. И если сравнивать цену исследования с ценой ошибки выбора неверного направления для инвестиций или выхода на мировой рынок, то цена совершенно незначительна. Один клиент, крупная компания, признался: «У нас порядка 50 направлений, в которые мы осуществляем инвестиции. Если в результате вашего форсайта мы поймем, что не нужно инвестировать хотя бы в одно, то вы уже отобьетесь». Для современного мира (Европы, США, Канады, Японии, Китая) форсайт — это источник жизни. Это необходимое условие для принятия любых решений. В Китае есть технологическая дорожная карта до 2050 года. Японцы сейчас заканчивают свой одиннадцатый форсайт. Форсайт делают и на среднесрочную перспективу (3–5 лет), и на долгосрочную (10–15 лет). Многие компании хотят заглядывать за стандартные горизонты прогнозирования. Потому что стандартное прогнозирование не дает тех возможностей, которые может дать форсайт. Одним из обязательных элементов форсайта является выявление так называемых джокеров. Это события с низкой вероятностью, но с большим масштабным эффектом. Это как раз подрывные инновации. То есть короткий ответ на ваш вопрос — для того чтобы выявить подрывные инновации, надо делать форсайт. Форсайт позволяет вытаскивать как сценарий развития традиционных рынков, так и джокеры, то есть те события, которые традиционным прогнозом не выявишь.

И./ Можете привести примеры таких джокеров?

В свое время джокером было распространение технологий 3D-принтинга. Когда мы об этом говорили еще лет семь назад, никто по сути не верил. Но эта технология уже сейчас существенно меняет и строительный рынок, и медицинский рынок, и рынок авиации. Из IT-области таким джокером может стать технология цифровых двойников. Это математические модели, которые с высокой степенью точности отражают реально работающие процессы — отдельную технологическую линию, например. Представьте, что вы делаете краш-тест автомобиля не в реальности в течение полугода — по стандартам, а за две недели на суперкомпьютере. И с большей долей надежности. Представьте, что произойдет, если такие двойники смогут быть в области медицины (я не говорю пока про цифровую модель человека), когда вы зону клинических испытаний сможете хотя бы чуть-чуть сократить. Какие могут быть прорывы. Представьте, какие прорывы могут быть в области энергетики, если мы перейдем на энергию, которая будет стоить ноль.

И./ Вот как раз про прекрасное далеко. Мы наблюдаем так называемую четвертую или, если точнее, новую промышленную революцию и ее результаты, а что нас ждет дальше? Каковы прогнозы изменений?

После нее будет еще одна. И еще одна. Сейчас мы видим, как происходит конвергенция нанотехнологий, биотехнологий, когнитивных технологий. Активно развиваются природоподобные технологии, которые копируют лучшие инновации, сделанные природой. Следующим шагом, думаю, за горизонтом 2040 года, — будет активное влияние человека на природу. Если сейчас основная задача копировать, то следующий шаг — уже влиять и трансформировать под свои
потребности.

И./ Можно сказать, что технологии развиваются по экспоненте?

Да, это правда.

И./ Футуролог Элвин Тоффлер утверждал, что в механизм развития цивилизаций на технологической стадии встроена закономерность их самоуничтожения. Как вы относитесь к этому тезису? Как быть с угрозами, которые создают инновации?

Очень важный момент — правовые аспекты новой технологической революции. Институты обеспечивают работу экономической и технологической составляющих, которые мы имеем. А теперь представим себе, что они сильно ушли вперед. У нас уже интернет-экономика, электронная торговля занимает колоссальные масштабы в общей экономике, причем вклад домохозяйств все ощутимее. Это к вопросу о том, является ли НИОКР прерогативой крупных компаний. Уже им бросают вызов так называемые пользовательские инновации (user innovation) — это инновации нас с вами, кулибиных. В экономике 50-летней давности вы сделали что-то у себя на коленке, и пока это дойдет до промышленного производства… А сейчас вы сделали в гараже, выложили в сети, все это увидели, и вы просыпаетесь миллионером, вас осаждают крупные инвесторы. Вам даже не надо ни к кому идти, кроме, пожалуй, юриста для грамотного оформления сделки. Вот в чем разница.

И./ В каких отраслях это скорее возможно?

Медицина, новые материалы, строительство. В той же медицине есть те, кого называют биохакерами, кто, стараясь не нарушать законодательство, пытаются гаражным способом создать лекарства против ключевых болезней, от которых страдает человечество, — онкология, диабет и т. д. Но которые стоили бы при этом один доллар, а не сотни. Такие пользовательские инновации очень активны, и право на инновацию сейчас есть у каждого. Так вот, про регуляцию. Представьте, что экономика и технологии ушли вперед, а закон их не видит. Они не существуют в правовом поле. Сейчас Минэкономразвития активно обсуждает правовые «песочницы» — специальные регуляторные режимы, которые позволяют обкатать нормы для новой экономики. Потому что правовая среда, регуляторная среда должна не тормозить прогресс, а способствовать прогрессу и направлять его в нужное русло. Это чувствительно для компаний, которые хотят заниматься инновациями, это чувствительно для общества, потому что надо учитывать этический момент. Клонирование, вмешательство в эмбрионы, генетическая модификация. Должны быть учтены этические аспекты создания и применения новых технологий.

И./ И сама юридическая отрасль с точки зрения процессов, скорее всего, подвергнется большой трансформации?

Она уже сильно трансформируется. Мы знаем разные кейсы. Например, в США искусственный интеллект в течение года выносил судебные решения. И у него было 100%-е совпадение в решениях с судьей, человеком. Это зависит еще от отрасли права и от того, какое оно — прецедентное или нет. Очень много времени уходит на то, чтобы изучать «объективку». Когда судья удаляется на час, два, три и по сути читает Интернет. А можно за минуту получить выжимку из всего массива доступной информации. И дальше судья сам сделает вывод. Я сейчас не говорю про замену искусственным интеллектом юридической системы, но цифровые технологии, анализ больших данных неизбежным образом резко повысят производительность в отрасли права.

Но готова ли отрасль к такой трансформации? Это касается и всей российской экономики. Мы говорим о цифровизации, новых материалах, подрывных технологиях, но задайте вопрос руководителям компаний, готовы ли они будут уволить половину своего персонала, и это еще по самым оптимистичным оценкам, если на кону будет стоять вопрос выживания их компании.

И./ Даже если не готовы, является ли это неизбежным?

С высокой вероятностью да. По оценкам Всемирного экономического форума 2018 года, к 2022 году 75 млн рабочих мест исчезнут. С другой стороны, по этим же данным, 133 млн новых появится. Но как объяснить это конкретному оператору станка или водителю? Поэтому остро стоит вопрос переквалификации и постоянного обучения. И в этом тоже смысл форсайтов компетенций.
Компаниям нужно понимание будущего в том числе через призму кадрового вопроса. Люди не должны пострадать при этих процессах. Но без знания того, как трансформируются их бизнесы, как эволюционирует внешняя среда, они не могут понять, как им подготовить переквалификацию. Мне кажется, что для компаний управление персоналом и человеческий вопрос должны выходить на первое место. Подготовка кадров для цифровой трансформации, для проактивного управления будущим и понимание, как поступать с людьми, которые не смогли вписаться, но при этом все равно остаются людьми, которых нельзя выбрасывать на улицу.